Мастер безупречного перевода
Клара ГУДЗИК, «День»
В конце прошлого года в Киеве и Ирпене проходила Международная научно-практическая конференция, посвященная жизни и творчеству выдающегося украинского переводчика, поэта, языковеда, историка, лауреата Государственной премии Украины им. Тараса Шевченко, лауреата премии им. Максима Рыльского — Григория Кочура (1908—1994). По материалам конференции недавно издан красивый сборник «Григорій Кочур і український переклад», который увидел свет в десятилетнюю годовщину со дня смерти ученого. Незаурядную роль в организации конференции и издании сборника сыграли сын Григория Кочура Андрей и его жена Мария Кочур. Благодаря им в Ирпене, где провел последние годы жизни Григорий Кочур, сегодня работает Литературный музей его имени.
«...СТРАТЕГИЯ ПРОВИНЦИАЛИЗАЦИИ УКРАИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»
Есть немало людей, которые не отдают должное как труду переводчиков, так и значению переводов для развития культуры любого народа. А между тем, именно благодаря переводам значительная часть населения любой страны приобщается к сокровищам мировой культуры, разделяет ее ценности, мысли, включается в общечеловеческий цивилизационный процесс. Советская власть — надо отдать ей должное — хорошо понимала значение и влияние переводов на мировоззрение граждан, и потому строго ограничивала круг произведений, которые позволялось переводить. Но это не все. В советские времена перевод произведений мировой литературы стал практически монополией русских переводчиков, что унижало статус национальных языков Советского Союза, насаждало мнение, что только русский перевод может передать все тонкости, оттенки и даже адекватное значение иноязычных текстов-оригиналов. Пренебрежительное отношение к национальным языкам демонстрировали и некоторые известные русские писатели. Известно, например, что Максим Горький не позволил переводить свою повесть «Мать» на украинский язык: «Мир строит единую пролетарскую культуру, а украинцы пытаются свои наречия свести к уровню языка».
Не удивительно поэтому, что Григорий Кочур и его коллеги — украинские переводчики были тогда лишними и даже опасными. Академик Иван Дзюба пишет в новом сборнике: «Борьба с украинской переводческой школой была важной составляющей стратегии провинциализации украинской литературы и выхолащивания ее языка. Но хотя, в отличие от России, Украина не имела такой мощной переводческой индустрии и армии квалифицированных знатоков разных языков, здесь были творцы, способные продолжить дело Николая Зерова, присоединиться к Максиму Рыльскому, Николаю Бажану и др., готовые искать собственные пути и критерии отбора текстов и их интерпретации. Эти силы сосредоточивались вокруг Григория Кочура и Николая Лукаша, которые с 60-х годов стали признанными лидерами украинской переводческой школы и безусловными авторитетами в мире украинской словесности вообще. Григорий Кочур сознательно стремился реализовать право своего народа иметь переводы на родном языке, однако большинство того, что он делал, не попадало в печать. Переводческую работу Григория Кочура характеризовало вдохновение, мастерство, совершенное знание языков (он переводил с 30 языков) и культур. Он стал символом украинской переводческой школы, которая приобрела высокую репутацию в мире специалистов».
В ЛАГЕРЕ БЫЛИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ ДЕСЯТКИ РАЗЛИЧНЫХ ЯЗЫКОВ
Жизнь Григория Кочура сложилась драматически. Десять лучших лет жизни он провел в лагерях, работая на шахтах Инты (Коми АССР), потом еще несколько лет — в ссылке, где он вместе с переводчиком Дмитрием Паламарчуком, своим учеником, построил «хату в шахтерском поселке» недалеко от Инты. Несмотря на все это, он постоянно учился, изучал языки даже в лагере и ссылке, где были для этого «блестящие» возможности — там были представлены десятки различных языков. Сохранились короткие воспоминания Григория Порфирьевича о лагерной жизни; весьма характерно, что там речь идет в основном о книгах, переводах и о носителях незнакомых ему языков.
«Дальнейший этап моей «переводческой деятельности» — это уже годы 1943—1953, т.е. заключение, пребывание в лагере. Когда меня арестовали, со мной были две чешские книги. Книги сначала забрали, а вернули только после окончания следствия и суда. Я их переводил в лагере. Но случилось то, что часто бывало в таких условиях: однажды, вернувшись с работы, я не нашел ни книг, ни тетради с переводами — все украли на папиросы» …
Осваивать лагерную профессию нормировщика Кочуру помогал латыш, тоже заключенный. Так что Григорий Порфирьевич начал изучать латышский: «Бумага была желтая, с мешков от цемента. На ней я записывал грамматические упражнения, а когда мать выслала моему учителю том Райниса, я начал делать переводы. Но переводы потерялись. Латышская идиллия продолжалась недолго: учителя куда-то перевели, и больше я его не видел… В то же время я кое-что перевел из французской антологии. Но постоянно проводились обыски, проверки, изымались книги на «фрицевском языке»…
Позже в лагере появилось много интересных людей — поэт Смеляков, египтолог, позже академик Коростовцев, кинодеятель Каплер. У многих были книги, или они получали их из дома. Организовали даже лагерную библиотеку. У поляков и литовцев были свои книги. У них я брал Мицкевича, делал переводы. Начал учить литовский — литовцы посвящали меня в поэзию Донелайтиса. Впоследствии к нашему лагерному интернационалу, «семьи братских народов», присоединились грузины. Их было несколько — людей культурных. Знатоков литературы, с которыми и поговорить было интересно. Я с грузинской литературой был знаком неплохо. А здесь был случай как-то прикоснуться к оригиналам. Началось с того, что мне предложили учить грузинский язык. Учение было кустарное — нарисовали грузинскую азбуку, писали отдельные слова, которые я заучивал наизусть, в то же время пытаясь сформулировать какие-то грамматические правила. Некоторых небольших успехов я достиг — получил определенный запас слов, усваивал произношение, научился читать несложные тексты. Но меня, конечно, тянуло к поэзии. И вот наконец одному из моих учителей прислали из дому две книги — стихи Бараташвили и том Табидзе. Я читал, делал подстрочники, затем — переводы. А изучать испанский мне помогал один эмигрант из семьи Терещенко (он из Мексики приехал, чтобы увидеться с тетей, а его в Одессе схватили и вместо тети привезли к нам)...
У нас было огульное увлечение, как нашествие — все изучали английский язык. Из дому получали книги на английском — в основном прозу, романы, а иногда и стихи. Один москвич получил старое издание Эдгара По, которое сразу стало моей собственностью и до сих пор хранится у меня.
Когда я вышел (1953 г.) на так называемую свободу (без права выезда из Инты), то сначала книжное положение мало чем отличалось от лагерного, разве что никто уже не приходил просматривать, какие у тебя книги есть и не следует ли что-то изъять. Но в 1956 году все изменилось: многие мои приятели сразу выехали — кто в Москву, кто у Польшу или Венгрию; из Москвы по моей просьбе начали присылать чешскую поэзию, поляки высылали книги из Польши. А через какое-то время я получил возможность в отпуск поехать в Киев, организовал дело с реабилитацией, посетил Рыльского, который обещал мне всяческую поддержку, так же, как и Билецкий. Побывал в издательстве, узнал, что готовится антология чешской и словацкой поэзии и, ожидая в Инте реабилитации и зарабатывая пенсию, начал переводить Безруча и др.». Думаю, что эти короткие заметки не нуждаются в комментариях.
ДЕЛО НЕСКОЛЬКИХ ПОКОЛЕНИЙ
Сегодня перевод мировой литературы на украинский язык — общенациональная проблема, без решения которой не может быть полноценной украинской культуры. Нет сомнений и в том, что украинский получит фактический, а не декларируемый статус государственного языка только тогда, когда сможет обеспечить гражданам страны доступ к гигантской мировой «Библиотеке» со всеми ее сокровищами. Эта сложная, объемная и кропотливая работа, начатая такими людьми, как Григорий Кочур, у нас еще впереди и является делом нескольких поколений. Когда будет переведено все то, что передали нам в наследство различные эпохи и народы, украинцы смогут, в конце концов, считать себя равноправной и цивилизованной частью человечества.
Когда-то Григорий Кочур написал: «Я имею наглость считать себя не только переводчиком, но еще отчасти и историком и теоретиком перевода». Это была не наглость, а святая истина. А слово «отчасти» — всего лишь проявление скромности ученого. Ведь он исследовал историю перевода мировой литературы на украинский язык, перевод украинской литературы — на другие языки, изучал различия между античным и нашим стихосложением, был большим знатоком поэзии разных времен и народов. И всегда напряженно работал, несмотря на то, что это далеко не всегда приносило ему признание или деньги и что его произведения не печатали, запрещали, уничтожали (в лагере), а их автора исключили из Союза писателей.
|
№165, четверг, 16 сентября 2004 |
|
